Луна восходит над Москвою,
Кругла и приторна, как пряник.
Занесены по грудь листвою
Бульвары.
На последней грани
Звенит октябрь сталью шпор.
На перекрестке у Неглинной
В смятении теней и линий
Лишь одинокий светофор,
Да одинокий постовой
В своей скорлупке-будке дремлет.
И вымер город - в смутном плене
Монголки-осени.
Глухой
Наперсник-ветер заметает
Сны золотые по углам
Да по дворам бумажный хлам,
Как жизнь мою, взахлёб листает...

Кругла и приторна, как пряник.
Занесены по грудь листвою
Бульвары.
На последней грани
Звенит октябрь сталью шпор.
На перекрестке у Неглинной
В смятении теней и линий
Лишь одинокий светофор,
Да одинокий постовой
В своей скорлупке-будке дремлет.
И вымер город - в смутном плене
Монголки-осени.
Глухой
Наперсник-ветер заметает
Сны золотые по углам
Да по дворам бумажный хлам,
Как жизнь мою, взахлёб листает...
В Москве убирают листву в чёрные мешки, как будто это трупы... И увозят на грузовиках. И ещё очень много мертвых голубей. Я хотела про это песню написать, но по жанру она мне не подходит, да и Лужков обидится.
По дворам нет никакого хлама - дворники-молдаване всё вылизывают просто. Москва пафосная, яркая и ... мертвая. "Город жёлтого дьявола". Эти новостройки с прозрачными пирамидками наверху или остроконечный Эдельвейс... зАмки злых гоблинов...
Никаких рефлексий - типа раньше было лучше, нет, не подумайте. Нет грязи, стало чище, транспорт работает лучше, освещение ночью - хоть иголки собирай. Но как-то не то... и не так...
По дворам нет никакого хлама - дворники-молдаване всё вылизывают просто. Москва пафосная, яркая и ... мертвая. "Город жёлтого дьявола". Эти новостройки с прозрачными пирамидками наверху или остроконечный Эдельвейс... зАмки злых гоблинов...
Никаких рефлексий - типа раньше было лучше, нет, не подумайте. Нет грязи, стало чище, транспорт работает лучше, освещение ночью - хоть иголки собирай. Но как-то не то... и не так...
